Рассказ

 

 

            Бывает такое, не часто, но бывает, когда нахлынут воспоминания о родителях – душа просится туда – на кладбище. Особенно хочется посетить кладбище осенью, когда стоит теплая, тихая погода, когда сама жизнь, как бы замирает, и становится неторопливой, размеренной, без суеты. И на кладбище: всё там тихо и строго - строгие могилки, строгие кресты и спокойные, глядящие из вечности, глаза с фотографий дорогих  сердцу людей. Трава пожухлая, могилки открыты и хорошо просматриваются на расстоянии. Кладбище, как и семейная усадьба, для сердца является не менее дорогим местом, ведь тут покоятся самые близкие люди. И когда подходишь к могилкам, то всем сердцем ощущаешь необъяснимое чувство теплоты и нежности к дорогим холмикам. Хочется создать там уют. И веришь в то, что родные это обязательно заметят. Порой кажется, что тут не так уж все и мертво, а идет своя тихая жизнь. Но только она без продолжения, а имеет, как - бы, обратный отсчет. Ведь мы же не можем угадать, как бы сложилась жизнь у человека после смерти, но мы вспоминаем её со дня смерти и прокручиваем кадры жизни назад. Вспоминаем, каким человек был, как он жил и делаем свои выводы.

            С какой иногда легкостью и опрометчиво мы даём заключение – правильно жил человек или неправильно. А имеем ли мы на это право – судить человека?

            Солнечным днем, когда деревья полыхали осенним костром, я и отправился навестить могилки родных мне людей. Кладбище расположено в границах села и идти мне пришлось, конечно же, по селу. На пути встречались знакомые люди. С кем - то, просто поздоровавшись, шёл дальше, а с кем - то и останавливался не надолго. Путь мой был недолгим и вскоре я оказался на кладбище. Не проходя вглубь, постоял, всматриваясь в спокойные лица на фотографиях, и пошел дальше, читая имена на крестах и памятниках. Многих узнаю и представляю их когда-то живыми. Все могилки обустроены по-разному: есть простенькие: холмик, крест и никакой таблички, есть кресты с табличками и фотографиями, а есть – с кованой оградкой, памятником из мрамора и фотография во весь рост. Холмик, заросший травой, и деревянный крестик с фотографией, это могилка Игнатова Василия. Жил дядя Вася небогато. Семья была большая. Трудился, трудился, все старался, чтобы было не хуже людей. Да так весь изработался, здоровьем ослаб, умер, а богатства не нажил. Жил простенько, так же простенько и на могилке. Однако, детей в люди вывел. Разъехались они далеко от родных мест. Поэтому особо и некому приглядеть за могилкой-то. Прохожу дальше. А вот памятник из мрамора Лехе Свиридову. Как же, хорошо помню Лёху, не на много моложе меня. Рано умер, в 40 лет. Жил хорошо, богато. Все было, а вот здоровья не хватило. По-разному люди относились к состоянию Лёхи: кто завидовал и шипел по - змеиному: « Что ему, мол, Лёхе-то не жить, наворовал, вот и живёт». А кто говорил сочувственно: «Не легко Лёхе даётся копеечка».  Уж чего-чего, а чужие денежки мы умеем считать. Да-а-а-а, справедливо ли настигает смерть людей или нет…? И вообще, зачем она нужна – смерть – то…? Жил бы и жил бы себе человек. А то ведь нет, она обязательно придет. И ведь не знаешь, когда она явится. Оно и к лучшему, когда не знаешь. А то бы каждый день был подготовкой к её встречи.

            Стою, размышляю. Тихо вокруг. Только ворон, следуя за мной, перелетая с ветки на ветку, нарушит тишину ненадолго и снова тихо. Сзади меня хрустнула сломанная ветка, и послышался шорох шагов. Повернулся – дед Иван стоит.

            - Здорово, дядь Вань. Что, тоже решил навестить своих?

            - Да, вот пришел жену навестить, поговорить с ней, посоветоваться. А как же. Я обо всем только с ней и советуюсь. Это ничего, что она тут, она меня слышит. Да-а-а, ишь, вот как оно дело – то обстоит, закончил свой монолог дед Иван в привычной только ему манере.

            - Да как же, дядь Вань, ты советуешься, ведь в могилке  жена твоя, разве услышит тебя?

            - Жена то в могилке, а душа то, она на воле, она все видит и слышит.  Да-а-а, ишь, вот как оно дело – то обстоит.

            - Так, значит, дядь Вань, не только её одной душа на воле, а всех, тут лежащих?

            - А как же, так оно, сынок, и есть. У всех душа на воле. Душа она, сынок, бессмертная. Это тело тленное, а душа - нет. Ведь оно как получается: когда человек живет, то и душа при теле, она вроде как и при теле, но свободна, а как помирает, то душа с телом расстается и уходит в жизнь вечную. Да-а-а, ишь, вот он как дело-то обстоит.

            - А вот ты, дядь Вань, скажи – там, после смерти и вправду есть жизнь, и какая она, как она там живет душа-то? У всех одинаково, или, как тут: кто богат, то и там также, а кто бедно, то и там….

            - Тут, сынок, дело такое: мы все живем по совести. Она и определяет богатство нашей души. В той жизни ценится не наши блага, а там цену имеет душа. Душа бывает богатая, а бывает бедная. У кого какая совесть была тут, такая и жисть будет после смерти. Вот и получается, кто хорошо, а кто -  плохо. Кто - то теряет совесть в пьянке, в разврате, кто - то трудится по совести, а кто - то наживает себе богатство обманом. Всяко бывает. Одним словом, сынок, каждый сам себе тут, на земле, подготавливает условия той жизни.

            - Ну, вот же Игнатов Василий, дядь Вань, он  вроде и по совести жил, трудился, детей растил. А оно вон как вышло: и богатства не нажил, и умер рано.

            - Тык ить, вот я и говорю,  в чем оно богатство-то, сынок, разве в машине или красивом пиджаке? Богатство его, оно и было в его детях и в его доброй душе. Ты же помнишь его? Какой он был весёлый, приветливый. А детей как любил? Ты что-о-о… Ведь о нём так и говорили в селе – душа человек. Оно, конечно, здоровье – то он  подорвал, но он вырастил пятерых детей и все при деле. Вот ить куды ушло его здоровье-то. Разве это не богатство, разве не в этом счастье? А может  там – на небесах его Господь – то и пожалеет. Там его душе и будет место, какое совесть заслужила.  Ить вот как, сынок, получается: тут мы все разные: кто побогаче, кто победнее, даже могилки устроены у всех по-разному. По ним – по могилкам – то, видно кто как жил, да только мы не знаем, кто и как это наживал, по совести или нет. Судить не нам. И это всё снаружи – на земле. А ты загляни под холмик. Для каждого покойного там всё одинаково: и глубина, и ширина, и «богатство», всё одинаково для всех: и для бедных, и для богатых. Да-а-а, ишь, вот как оно дело-то обстоит. Кому оно нужно тело бездыханное? Никому. Вот Господь и определил для всех одинаково. А для каждой живой души будет своё место там – на небесах и определяется оно по грехам нашим. И над каждой грешной душой состоится суд Божий. Каждый ответит за свои грехи, содеянные им тут – на земле. Вот тогда и будет ясно, кто, как жил – по совести или нет. Тут, сынок, мы живем временно, а там – вечно.  Ить вот оно как, сынок, по делам нашим Господь и воздаст.  Да-а-а, ишь вот оно как дело-то обстоит.  А ты пойди, пойди, поговори со своими.

            - Да, дядь Вань, пойду к своим схожу.

            - Хорошие у тебя были родители, царство им небесное. Ну, до свиданья, сынок, пойду-ка я к своей старухе, погутарю.

            Дед Иван уходил, шоркая мелкими шажками по опавшим листьям. Я смотрел ему вслед и думал: «Наверное, правильный он человек…? А какой я на этой земле, какое занимаю тут место, для чего я тут и что меня ожидает там – в жизни вечной…?