Белые стены лучше, чем плохая роспись, или для чего современному миру икона?

Протоиерей Николай Чернышев

Первое воскресенье Великого поста именуется Неделей Торжества Православия. События этого праздника исторически связаны с победой православия над иконоборчеством, центр которого пришелся на VIII-IX века Византийской империи. Что же празднуется в день Торжества Православия? В чем глубинная связь между Православием и иконопочитанием? В чем глубина самого Православия? О сути иконы и иконопочитания с протоиереем Николаем Чернышевым, клириком храма Святителя Николая в Кленниках, иконописцем, членом Патриаршей искусствоведческой комиссии, доцентом кафедры иконописания ПСТГУ, руководителем мастерской беседует Алиса Струкова.

В поисках образа

— Когда изучаешь историю иконопочитания, становится очевидно, что многие процессы повторяются в истории человечества снова и снова. Сегодня совсем другие реалии, но многие проблемы восприятия иконы актуальны до сего дня.

— Самое удивительное, что и сегодня не только Церковь, но и мир жаждет образа. В разные века и эпохи иконы уничтожали, сжигали десятками, тысячами, сотнями тысяч, распродавали, забрасывали насмешками, обвиняли в устаревшем примитиве, но, несмотря ни на что, икона необходима современному миру.

Андрей Рублев. Спас Вседержитель. Начало XV века. Звенигород

— Если вернуться к истокам зарождения иконы… Благовестие распространялось по миру, Церковь преображала, воцерковляла все лучшее, что встречала на путях своего развития. Из разнообразия содержания античности Церковь восприняла и преобразила именно красоту…

— Да, происходило преображение искусства, переосмысление, наполнение древних форм новыми смыслами, новым содержанием. Впрочем, и формы постепенно менялись, из языка античности преображались в язык иконы.

— Пользуясь образом апостола Павла, употребленным им в Ареопаге, язычники-эллины принимали того Неведомого Бога, пьедестал для Которого уже был готов. Для жителей той эпохи были понятны старые символы, которые наполнялись новым смыслом. Каждое время рождает свои стили и образы. На иконах византийского периода евангельские события вписаны в греческие и римские интерьеры, в Средние века европейские художники переносили библейские сюжеты в местные пейзажи и привычную архитектуру, а героев облачали в современные им костюмы… Прошло более двух тысячелетий. Может ли наш мир представить икону в образах современности, как лучшие проповедники находят для проповеди средства образного ряда, близкого сегодня каждому?

— Не будем путать византийскую икону и картины религиозного содержания мастеров Возрождения. В отличие от светских образов, для которых передача конкретной среды совершенно необходима и содействует силе передачи содержания картины, для иконы конкретные реалии быта, повествовательность по смыслу отходят на второй, на третий план.

Икона по природе своей призвана являть вечное, поэтому она так во многом стабильна и неизменна. Ей не нужно отображать то, что принадлежит сиюминутной моде, например, в архитектуре, в одеждах, в макияже — всему тому, что апостол назвал «преходящим образом века сего…» (1Кор.7, 31). В идеальном понимании икона призвана к отображению встречи и единения человека и Бога. Во всей полноте это единение будет нам явлено только в жизни будущего века, сейчас мы смотрим «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор. 13, 12), но смотрим в вечность. Поэтому и язык иконы должен являть это соединение временного и вечного, соединение человека и Предвечного Бога. Вот почему так много черт в иконе остаются неизменными. Но при этом можно много говорить об изменчивости стилей в иконописании разных эпох и стран.

Стиль эпохи характеризует лицо того или иного времени и естественно меняется, когда меняются характеристики времени. Над поиском стиля своего времени нет нужды специально трудиться, он приходит органично. Повторю: первичным должен быть поиск образа человека, соединенного с Богом.

Икона работы о. Зинона. Спас на убрусе
Защищать или отдавать?

— Когда Константинопольский император начал иконоборческое движение, то первым уничтожили образ Спасителя, который был расположен над главными вратами города, после чего к воротам пришли защитники иконопочитания и до смерти избили человека, который это сделал. После этого начались войны, кровавые гонения.

Из истории ХХ века мы видим, что когда отбирали церковные ценности, то многие костьми ложились, чтобы не отдавать церковное имущество. А вот святитель Тихон сказал: «Отдавайте!» В наше время тоже периодически слышен клич о том, чтобы собираться и защищать церковные ценности.

VII Вселенский собор вывел еще и такую истину: икона — образ Божий, но она по сути, по естеству не тождественна Богу. Мне кажется, необходимо правильное отношение к святыне, христианское видение шкалы ценностей. Можно ли было убивать того, кто, выполняя задание императора, снимал и уничтожал образ с Константинопольских ворот?..

— Да, святитель Тихон, исповедник, так и говорил: «Кроме богослужебных сосудов, кроме того, что необходимо для совершения Литургии, отдавайте все!». Здесь как раз вспоминаются слова Спасителя о том, что всегда стоит отдавать кесарю кесарево. Даже если это создавалось трудами во имя Божие, трудами и потом многих-многих людей, их бескорыстными пожертвованиями… Иногда приходится отдать и последнюю рубашку, чтобы никому не отдать свою душу. При разговоре о святынях важно помнить, что главная святыня в мире Божьем — человек. Первая икона, которую Бог создал по Своему образу и подобию, — это человек, Адам.

Когда такие краеугольные камни не замечаем, когда мы забываем основы церковной догматики, а начинаем думать только лишь о вторичных, забывая основополагающие, фундаментальные понятия, то все приходит в хаос. Тогда мы начинаем воевать, сами не понимая, за что…

Человек — вот главная святыня в мире Божьем, это еще раз нам показал второй Адам, умерев на кресте ради каждого из нас. На кресте Он молился и за своих палачей тоже: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят» (Лк. 23.34).

Образ Спасителя из монастыря св. Екатерины на Синае
Миссия иконы

— В сотериологическом плане, в деле спасения человечества какую миссию несет икона?

— Ответ — в оросе VII Вселенского собора: почитать икону следует наряду с Крестом и Евангелием. Следовательно, икона столь же необходима, столь же спасительна для нас, как Крест и Евангелие. Это надо постараться еще и еще раз осмыслить. Можно ли, не зная Евангелия, получить спасение? Можно ли, не неся крест, получить спасение? Можно ли, не созерцая икону, получить спасение? Это вопросы одного порядка.

— Бог стал человеком для того, чтобы вернуть человека в Вечность, воссоединить его с Собой. Для этого Он дал земле Церковь, которая начала жить своей жизнью. В какой-то момент церковной истории в ее лоне начали появляться священные изображения, потом — иконы… Иные христиане Запада считают, что спасение возможно и без иконы.

— Смотря о чем речь. Если речь идет об иконе на доске, в киоте перед лампадой, то, наверное, возможно. Нужно еще раз вернуться к первым векам христианства, когда, как известно, икон не было, и когда первые апологеты относились к изображениям с крайней осторожностью. Мы знаем пустынников более поздних эпох, которые спасались без икон. Какая икона была в пустыне у преподобной Марии Египетской?

В самом человеке, в его сердце должен жить и быть явлен образ Божий. Тогда это и становится главным, тогда он начинает видеть этот Образ. А это значит, что и отшельники живут созерцанием Образа Божия, идя крестным путем, исполняя Евангелие.

Бывал я в западных странах, в том числе в протестантские храмы заходил. Знаете, практически в каждом-то Владимирская, то Троица преподобного Андрея Рублева. Эти образы полюбили в том числе и протестанты. Несмотря на все декларации, икона входит и в жизнь протестантской культуры. Это дар Православия христианству да и всему миру. Вот ведь в чем реальность, пусть пока это не везде, и по-прежнему можно слышать голоса о том, что иконопочитание — это поклонение идолам. Но, повторю, те же самые ревнители чистоты «библейской веры», лишенной идолопоклонства, в своих храмах сейчас помещают лучшие из православных образов именно для молитвы, для того, чтобы это окно в иной мир помогало и им. Постепенно иконоборчество перестает быть протестантской доктриной, их краеугольным камнем.

Икона Божией Матери «Одигитрия». Дионисий и мастерская. Около 1502-1503 гг.

— И в армянских храмах, которые относятся к блоку монофизитских церквей, не признавших во Христе двух природ — божественной и человеческой, а как следствие, отказывавшихся от образов, все чаще появляются иконы Спасителя и Божией Матери. Именно созерцание красоты помогает прийти к православному богословию.

— Вот именно, христиане разных конфессий все больше видят: в иконе соединены красота и правда. Впрочем, книжные миниатюры были и у древних армян.

— В первые века христианства иконе придавалось в большей степени дидактическое, педагогическое значение…

— Мысль, что икона — это Евангелие для неграмотных, стала востребованной в большей степени в западном понимании. Но в том-то и дело, что икона — не просто иллюстрация к Евангелию, а именно явление того, что открывается в священных текстах. Явление совершенно определенного Образа, Красоты и Света. В других культурах, как известно, мы видим совсем иные изображения, иногда совсем далекие от красоты, и, наверное, это не случайно, над этим тоже стоит задуматься. Нам же предстоит еще и еще раз понять, как именно икона являет нам Красоту и Свет, для чего служит ее особый язык, почему он так отличается от языка замечательных художников востока и запада.

Спас Вседержитель на Престоле. Фрески монастыря Симона Петра на Афоне

— У святых отцов Седьмого вселенского собора, которые защищали иконопочитание, самым главным был аргумент именно богословского толка: явление иконы свидетельствует об истинном воплощении Христа. Если бы Бог не воплотился, не стал совершенным человеком, тогда не было бы иконы.

Сегодня мир, признавая двухтысячелетний авторитет христианства, в своих философских и общественных исканиях вновь повторяет ошибки вековой давности: одни не могут увидеть во Христе Бога, другие — человека. Общество снова и снова ставит эти вопросы. Может ли в современном мире икона служить таким богословским ответом, как в VIII веке?

— Для этого, прежде всего, нужны не только философские и общественные искания, не только идеи, а вера. Вера первична. Взгляд — снова и снова повторю — с любовью и верой на великое иконописное наследие, доверчивый взгляд на лучшее, что оставила для всех нас Церковь, на те иконы, что пусть и в музеях, но видны всем, даже не знающим богословия. Такой взгляд помогает прийти к вере во Христа. Икона — не только богословский ответ, она — открытое окно в иной мир. Но и от современных иконописцев требуется подвиг, вера, осмысление иконописного наследия.
Икона на современном языке

— Может ли икона говорить на современном языке, может ли отразить искания современного человека?

— Не будем срочно требовать ни от художников, ни от искусствоведов, иконоведов ответов, какой именно должна быть икона ХХ-ХХI века, и говорить: «Срочно создай икону XXI века, иначе ты не художник!». Нельзя так вопросы ставить, а важно честно всматриваться во все без исключения и иконописное предание и художественное наследие в целом. Только на его основе можно сказать что-то новое.

Если стоит задача — тоже очень важная — показать облик и психологию современного человека, то пожалуйста: светское искусство призвано отвечать на вопросы: что несет мир для человека и каким он становится? Ответы на эти вопросы мы находим и у Шекспира, и у Достоевского, и у Чехова, и у Булгакова. Глубочайшие образы человека мы видим, например, у Веласкеса, Рембрандта, Серова… Раскрытию внутреннего мира современного человека и сейчас должно служить светское искусство, отвечая на вопросы нынешнего века. Только делать это честно, как можно глубже, как можно более всесторонне.

Снова и снова вернемся к миссии иконы. Хочется здесь провести параллель с церковными текстами, в лучших своих явлениях не только богословски точными, но и удивительно художественно красивыми. К Матери Божьей обращаемся в молитвах после причащения: «Просвети моя умные очи сердца». Это тоже высказал художник, художник слова, художник молитвы. Здесь — близость и родственность иконы с церковной поэзией, которые служат не исканию ответов на вопросы современности, а соединению человека, всего того, что в нем от вечности, с Предвечным Богом. В иконе, например, нет места для изображения греха, в отличие от светского искусства, правда? Да, в реальности они существуют, конечно, но им нет места на иконе. И здесь нет и не может быть уступок.

Святой апостол Петр. Мозаика базилики Сан Витале в Равенне. 546–548 г. Италия

— Но есть ли место индивидуальности? Отцы говорили, что на иконе мы изображаем не Божество, а личность Иисуса Христа…

— Да, и вслед за Ним и личности всех святых, в которых воплотился Христос. Поэтому, конечно, икона — это не знак, как некоторые думают, а гораздо большее, это именно явление образа. Апостол Павел — один образ, апостол Петр — другой, у преподобного Павла Фивейского — третий, у священномученика Петра Крутицкого — четвертый. В иконе невозможно привести разные личности к какому-то условному знаку, каждый раз это явление личности.

Здесь опять мы возвращаемся к догматике христианской: каждого человека Бог создает неповторимой, уникальной личностью. Есть то, что объединяет людей, — присутствие в каждом образа Божия, а также физическая составляющая — анатомическая структура, если хотите, матрица. Но есть и неповторимая, уникальная, невиданная ранее личность, которая тоже призвана быть явлена в иконе. И в лучших иконах мы это видим. Не только по житиям, не только по текстам, воспоминаниям, но и по иконам мы можем изучать личность святого человека.

— В «иконописном подлиннике» описывается, какая у какого святого должна быть борода, лоб, власы, одежды…

— Да, и вместе с изучением особенностей анатомии и иконографии конкретного человека иконописец, приступая к работе, изучает житие святого и молится ему.

— Да, но в древности не было понятия психологичности личности, которому сейчас уделяется большее значение. Психологичность, особенности характера святого могут быть отражены в иконах святых?

— Хотим мы того или нет, но сейчас мы — наследники Достоевского. Как обойтись без его открытий о сложностях души? Здесь важно определиться с терминами, с понятиями. Что мы понимаем под психологичностью? Но, скажем так, образ жизни того или иного подвижника, того или иного святого должен быть явлен. Или это аскет-пустынник, или это святитель и богослов, и тот, от кого зависит устроение Поместной Церкви в тот или иной период, как святитель Тихон, например.

Конечно, образ жизни должен быть явлен, но должно быть явлено и нечто большее — победа над грехом, победа над страстями, победа над сомнениями, победа над неуверенностью и ошибками. Не будем забывать, что святость — это не безгрешность. Каждому святому присущи многие из слабостей человеческих, но икона являет предстояние человека перед Богом, соединение человека с Богом, явление Христа в самом человеке.

На ваш вопрос можно ответить так: в иконе должна быть явлена его личная победа над всем тем, что отрывает человека от Бога. У преподобной Марии Египетской — такая победа, у святителя Тихона — другая… Помните, у преподобного Серафима: «Томлю томящего мя». На иконе должно быть видно, каким человек стал по совершении своего подвига.

«Христос в пустыне». Иван Николаевич Крамской, 1872 год
Человеческое в иконе

— Мы знаем, что святые обладали очень разными темпераментами, разными душевными устроениями. Например, святитель Николай имел невероятную доброту, но в какой-то момент, по церковному преданию, мог и кулак поднять. А апостол Петр? Какой он был темпераментный!

— Метания, отречения, желание прощения и многое другое, что принадлежит психологизму, отражено на лучших художественных полотнах, которые находятся в картинных галереях. Вспомним, например, полотна «Христос в пустыне» Ивана Крамского, «Что есть истина?» Николая Ге и многие другие. В этом для нас тоже немало назидания, но всему должно быть свое место. Как и литература может и должна быть не только духовная, но и художественная, где бы раскрывались тонкости происходящего с человеком современным, или с человеком XIX века, или с современниками «Слова о полку Игореве», где отражены сомнения по поводу начала военного похода в день затмения солнца. Но есть и литургическое искусство, которое должно быть сродни богословским текстам, несущим для нас спасительный смысл и красоту.

Да, конечно, не только в житиях святых, но и в самом Евангелии нам открыта правда о переживаниях того или иного человека, того же апостола Петра. Но даже представить себе невозможно икону, на которой бы мы видели эти метания и сомнения апостола. На иконе всегда — победа.

Омовение ног апостолам. Византийская мозаика начала XI века. Греция

— Мне кажется, что на иконах «Тайной вечери», «Омовения ног» Петра часто пишут в позе большого раздумья и непонимания…

— Да, а еще на этой иконе апостолы оборачиваются друг ко другу, словно тоже в метании каком-то… Отца Александра Куликова спросили однажды: «Почему это один апостол обернулся назад?» — «Я иду, а ты идешь ли?», — так батюшка прокомментировал этот поворот головы апостола назад или на самого молящегося: «Мы идем, а вы идете?»

— При этом тоже можно говорить и о честности изображаемого на иконе: Петр никак не мог понять этого чуда, этого колоссального умаления Бога…

— Поэтому перед причащением не спрашивается экзамен на знание нами догматики, на знание каких-то тонкостей богословских, а требуется страх Божий и вера.

— Как известно, Западная Церковь официально не приняла постановлений Константинопольского Поместного Собора 691–692 годов, известного под названием Пято-Шестой, или Трулльский, где были отменены символическое почитание иконы, а также обозначено предостережение от чувственности и сентиментальности, «ибо телесныя чувства удобно вносят свои впечатления в душу»…Чувственность присутствовала в церковном искусстве на протяжении многих эпох и дошла до наших дней уже в новых формах, например, в фильме Мэла Гибсона «Страсти Христовы»…

— Вот-вот, о Трулльском соборе тоже нельзя забывать, спасибо за напоминание. Когда Святейшего Патриарха Алексия II на Страстной седмице спросили об этом фильме, он ответил: «Да, пусть будет такое кино, пусть происходившее в те годы будет явлено для людей и таким образом, но для нас с вами сейчас все происходит в храмах Божьих, все происходит во время богослужения».

Если бы возможно было к Мэлу Гибсону обратиться, то хотелось бы ему посоветовать посмотреть лучшие из произведений его же, западной, культуры, например, на офорты и картины Рембранта, на его «Снятие с креста», на «Распятия». В этих картинах не натурализм, а восхождение к тому, что происходило в сердцах всех действующих лиц евангельской истории. А в знаменитом фильме Гибсона большей частью раскрыта натуралистическая, физиологическая сторона, которая, увы, все больше и больше становится преобладающей для современного человека, — вот в чем опасность.

Павел Петрович Чистяков, учитель лучших наших художников XIX века, сказал так: «Если бы у животных было искусство, то оно было бы натуралистичным». Об этом следует задуматься. Сейчас эта обращенность лучших из режиссеров, художников, литераторов к такой натуралистичной, физиологической стороне существования человека — тревожный симптом. Но, слава Богу, в мире появляются художники, работающие и в других стилистических и смысловых направлениях.

Ганс Гольбейн-младший. Мёртвый Христос в гробу

— Насколько я понимаю, ложь физиологизма и натурализма заключается в эфемерности при максимальном внешнем сходстве…

— Поверхностность выдается за всецелостность, за полноту, и опасность в том, что это достигается такими, действительно, сильными художественными средствами — они давят на человека, агрессивно воздействуют на плоть, на душу. Помните картину Андреа Мантенья «Мертвый Христос», где Спаситель лежит ступнями к зрителю?.. Есть картина «Мертвый Христос в гробу» и у Гольбейна, о которой Достоевский писал, что глядя на нее, можно и веру потерять. Вот ведь что страшно.

О мрачных цветах великопостных богослужений Святитель Афанасий (Сахаров) писал: «Черный цвет проник к нам с сентиментального Запада с его обмирщённым христианством».

Конечно, в этой чувственности, сентиментальности, можно сказать, пафос западного искусства, в том числе религиозного. Но на западе есть и более целомудренные художники. У Рембрандта все совсем иначе…

Рембрандт. Снятие со креста
От аллегории к образу

— Да, в его картинах всегда отражены глубокие состояния, при внешней сдержанности — внутренняя глубина и красота, а свет, поднимаясь над функцией простого освещения, обретает иное, символическое значение…

Тот же Трулльский собор, помимо того, что предостерег против чувственного подхода в иконописании, запретил и символические, аллегорические изображения Христа, которые часто использовались в первые века христианства… Но и сегодня эта тенденция не изжита в церковном искусстве?

— Иногда просто из-за нежелания учиться рисовать многие начинающие иконописцы рассуждают так: пусть точными изображениями занимаются портретисты, художники жанрового искусства, а в иконе ничего этого не нужно, потому что икона — это только лишь знак, будем этими знаками и обращаться к верующим. И, между прочим, в подтверждение находят примеры в истории и в суждениях некоторых современных искусствоведов.

Но, посмотрите, начиная с катакомб, а тем более, после постановлений Пято-Шестого и Седьмого Вселенских соборов, никогда иконные изображения не были подобны, например, знакам египетских, китайских, японских иероглифов. Икона — это всегда некий конкретный образ, поначалу он мог быть зашифрован, но все-таки это были или рыба, или виноградная лоза, или крест, скрытый в орнаменте, а не некий знак, открытый только для посвященных.

Первохристианские символы были не механистичны, не придуманы схоластически, но всегда вполне определенные и органичные. Постепенно входило в икону изображение человеческой органики. Сразу же надо повторить: не иллюзорное, не натуралистичное. Идея изображения человеческого тела стала необходима потому, что Бог стал человеком. Христос не иллюзорно, не знаково, а совершенно реально принял на Себя нашу с вами человеческую плоть, и сейчас, по Воскресении, по Вознесении тоже пребывает во плоти, как бы ни трудно было это представить. Но это — важнейшая аксиома нашей веры.

Задача современного церковного искусства в том, чтобы снова почувствовать баланс, который мудро установили отцы древних соборов. С одной стороны, не скатываться в натуралистичность, иллюзорность сентиментальность, когда эмоциональность доминирует, побеждает. Но и не переходить в сухую знаковость, построенную на том, что определенные люди договорились об определенном значении того или иного изображения. Например, понимание того, что красный крест в красном круге означает запрет парковки, бывает только тогда, когда человек изучил дорожные знаки. Есть общепринятые «знаки визуальной коммуникации» — дорожные, орфографические, но есть знаки, которые непосвященному понять невозможно… Икона совсем не такая, она далека от эзотерики, она — Откровение.

Богоматерь Одигитрия. Около 1502. Дионисий

— Но ведь и в иконе тоже существуют определенные знаки, например, звезды на мафории Божией Матери, которые несут определенное символическое значение, наверное, непонятное человеку, который впервые пришел в храм…

— Но прежде всего он видит Ее пречистый лик, и если для него это становится близко и важно, то входя в Церковь, от верующих или из книг он постепенно узнает все больше и больше и о символике, которая, конечно, есть и в светлых фонах иконы, и в нимбах, и в определенных пропорциях. Символизм, безусловно, присутствует в иконе, но он не должен подменяться какими-то плоскими с содержательной стороны знаками. Акцент в иконе — на Откровении, на явлении. Впрочем, Откровение невозможно вместить лишь в иллюстрацию, в портрет…

— В начале беседы Вы сказали, что икона призвана являть иную реальность…

— …Которая состоит вовсе не из идей и знаков, а из реальной жизни человека с Богом…

— Что это за реальность? Можно ли говорить о жанре, в котором написана икона?

— Думаю, можно его определить таким понятием, как символический реализм, когда реальность явлена с помощью определенных символов. Видение этой реальности, ее понимание должно начинаться очень издалека, так, что человек, еще ничего не знающий о Боге, глядя на лик Божией Матери, должен почувствовать что-то самое важное. Исследователи заметили, что когда входишь в собор Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря, расписанный Дионисием в начале XVI века, то видишь очень добрый, ласковый, притягивающий, зовущий к себе лик Божией Матери, но когда подходишь ближе, то видна и строгость в Ее взоре.

В иконе очень связаны догматика и аскетика. Например, мы святителя Николая называем и «правилом веры», и «образом кротости» — здесь опять единение, казалось бы, несоединимых понятий, странных для тех, кто только-только входит в жизнь Церкви.

Конечно, с первого взгляда должны быть видны не какие-то знаки, а «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5. 22–23). Путь обретения даров Духа Святого можно и должно передать через образ…

— Все же, каково «место действия» событий, отраженных в иконе? Где эта реальность? Это уже реальность Царства Небесного? Тела святых на иконе — это тела, которые были у них при земной жизни, или предвидение плоти, преображенной после всеобщего воскресения? Ведь до Второго пришествия Спасителя тела святых так же разлучены с душой, как и тела всех смертных… Мы почитаем их святые мощи, души их в какой-то иной реальности, реальности Царства Небесного…

— Как говорится в молитве русским святым: «…телеса своя, яко семя веры, в ней (то есть, в нашей земле — Прим. прот. Н.Ч.) оставльшии, душами же своими престолу Божию предстоящии…»

Вопрос непростой. Есть очевидные вопросы богословия, которые необходимо постоянно напоминать самим себе и пастве, чтобы они не забывались. Например, о невозможности изобразить Бога Отца. Есть открытия, которые делаются гораздо реже, к ним нужно очень внимательно относиться. А есть то, что требует внимательного соборного размышления и рассмотрения. Сейчас очень много накопилось таких вопросов, которые требуют не индивидуальных догадок, а соборного рассмотрения и соборной же формулировки.

Очень нелегко из приземленного, языческого или ветхозаветного сознания перейти к восприятию истин Нового Завета, которые даже спустя две тысячи лет с таким трудом воспринимаются человечеством. Постепенно Церковь осмысливает и формулирует евангельские истины, формулирует с большой осторожностью и со стремлением к максимально точным выражениям, которые принадлежат не только своему времени, но и переходят из поколения в поколение. Но с давних времен некоторые стороны богословия остались недораскрытыми или раскрытыми на языке другого времени, который сегодня требует осмысления. Перед какими-то вопросами мы и сейчас находимся в растерянности, здесь не следует полагаться только на личный опыт, на собственные представления, а обсуждать их всею Церковью, обсуждать, вспоминая и творения святых отцов, вспоминая историю развития самого иконописного наследия.
Икона сегодня

— Какие именно актуальные вопросы в иконописи требуют сегодня церковного осмысления?

— Трудно их расставить по порядку, но, например, профанирование, бесконечное тиражирование иконных изображений и безразличное отношение к ним. Когда в газете напечатан образ Спасителя, Божией Матери, когда сфотографирована икона или она входит в логотип издания, когда иконы изображаются на брелоках, на этикетках пивных, винных бутылок и тому подобное. Все это страшно, а что делать — вопрос.

— Собственно, то, с чего началось иконоборчество в VII-м веке, когда люди стали делать священные изображение на одеждах, в других несоответствующих местах…

— Да-да. И современные иконоборцы могут совершенно справедливо указать пальцем на наши ошибки, и будут совершенно правы.

Еще один вопрос для соборного рассмотрения — отношение к Туринской плащанице с точки зрения иконопочитания. Есть и множество других важных вопросов. Сейчас ведется работа по формулировке накопившихся проблем, которая, конечно, должна быть представлена и на Предсоборном совещании и вынесена на Архиерейский и Поместный собор.

Например, сегодня рождается много недоумений о том, как изображать новопрославленных святых последнего времени. Как, в каких одеждах? Если человек ходил в одеждах, совершенно далеких от одеяний святых давнего времени или Средних веков, как к этому отнестись? Необходимо некое соборное осмысление и соборное же решение. Когда ко мне обращаются с этим вопросом, то я предлагаю писать «оглавный образ», крупный план лика. Часто до нас доходят фотографии святых последнего времени. Ведь главное в иконе — это лик. Одежда — второстепенна, но если она есть, то какая?

Праведный Феодор Ушаков

— Адмирал Федор Ушаков написан на иконе в военной форме, в мундире…

— Написан, но для образа нужна большая основательность в иконографии. Например, многочисленные ордена, ленты, человеческие награды… Так ли они нужны для выявления святости?

— Но это же можно не писать?

— А на иконе Благоверного адмирала все это написано и подчеркнуто. Без этих земных наград, он что, не подвижник Церкви? Они нужны на образе для выявления его заслуг перед Богом что ли? Вопросы остаются. Один иконописец, которому было предложено написать образ страстотерпца Николая II, сказал мне, что никогда бы не смог этого сделать, если бы не видел последних фотографий отрекшегося царя и портрет, написанный Валентином Серовым: без всяких регалий, усталое, изможденное лицо, в котором так много отражено.

Еще один современный художник, который глубоко размышляет о происходящем в современном искусстве, сказал так: «Многие фотографии близких нам по времени подвижников и святых более выразительны, чем некоторые из современных икон». Видите, бывает, оказывается, так, что через фотографию можно больше передать, чем через неумело написанную икону. Фотография, бывает, больше говорит о святости, не о психологии только, а о святости, например, преподобномученицы Елизаветы Федоровны и многих других новомучеников. Остаются вопросы иконографии: как именно изображать новых святых на иконах, если мы помним о высказанных приоритетах, соглашаемся с ними, пытаемся им следовать.

Фотография святой преподобномученицы Елизаветы Федоровны
Фотошоп, интернет — и икона?

— В ваших словах есть некоторые противоречия, ведь портрет и фотография являют некое пространство, в котором сейчас существует человек, а икона являет пространство вечности. Или дело в том, что у святых вечность начинается здесь и сейчас?..

— Фотография — тоже искусство. Иногда она являет больше вечности, чем плохо написанная икона. Например, я знаю фотографии преподобномученицы Елизаветы Федоровны именно такие, которые являют вовсе не ее сиюминутное состояние, хотя техника моментальной фотографии по природе именно такая. Это, опять же, говорит о ее личности, о ее душе, которая жила вовсе не сиюминутными настроениями… Как и патриарх Тихон, и целый сонм новомучеников и исповедников. Всмотримся в их фотографии, чтобы лучше писать их иконы.

Но икона по своей природе может явить безмерно больше, чем фотография. У иконы для отображения соединения временного и вечного в человеке больше средств, больше обобщений. Как бы ни была хороша фотография, но все равно на ней бывают запечатлены некие случайные тени, пятна, морщины, от которых икона не то, что вправе, но обязана отказываться.

— Но у нас есть «Фотошоп», в котором можно убрать тени и морщины. Современные средства обработки фотографии могут достигать идеального изображения…

— Опять, как всегда, вопрос: зачем и для чего? В оросе Седьмого Вселенского собора было сказано о необходимости писать иконы на устойчивых материалах… Уже тогда, в древности, было понятно, что стекло — более хрупкий материал, не гораздо ли более хрупко это виртуальное изображение? Одно неверное нажатие кнопки, движения курсора его искажает или просто сводит на нет… А затем это изображение на миллионы компьютеров распространяется…

— Тут встает в принципе вопрос об использовании иконописных изображений в Интернете… И что же делать?

— Продолжать учиться писать иконы руками. А в остальном смотреть, что и для каких целей делается. Важно, чтобы не умирало ни обучение церковному пению, ни иконописанию, ни созданию богослужебных текстов. Церковь живет: появляются новые праздники, прославляются новые святые, нужно писать не менее богословски точные тексты для богослужений и писать не менее глубокие их образы, чем образы древних святых.

— Мне кажется, в том, что образ написан рукой человека, тоже заключается литургичность иконы, сослужение человека и Бога?

— Совершенно верно, рукотворность иконы необходима. Важно, чтобы школа не исчезала, чтобы новые поколения иконописцев, при полном сознании собственной немощи, опирались на опыт тех, кто был до нас, кто был сильнее и кто умел создавать что-то красивее, чем мы создаем. Серьезнее учиться, а не создавать так, как мне сейчас показалось оригинальнее.

— Кажется, сегодня часто христианское отношение к иконе, к святым подменяется магическим. До сих пор бытуют книги и списки о том, какой святой от какой проблемы спасает, какая икона от чего помогает. Ведь это унижает и профанирует саму икону, меняет истинное отношение и к святым, и к иконе…

— Конечно, ключевой личностью в истории, ключевым понятием для нас должен быть Спаситель и спасение. И никто другой не может дать нам это спасение. Святые это понимали и понимают лучше нас.

— Изображая святых на иконе, каждый раз иконописец изображает образ Бога, образ Христа…

— Тем-то и дорог нам каждый из святых, именно поэтому мы изображаем их на иконах, а не только на портретах, на которых может быть нарисован любой, заинтересовавший нас, человек. Святых мы изображаем на иконах и приносим им почитание, совершаем каждение, потому что в каждом из святых — в их жизни, в душах, а стало быть, в их облике отобразился Христос. Это реальность, о которой нельзя забывать, это то, чем поистине жив каждый из подвижников прославленных.

И если святой прославлен Церковью, значит, образ его можно изображать на иконе, класть на аналое посреди храма, и эту икону можно почитать наряду с крестом и Евангелием, именно за то, что в его житии, несмотря ни на что, ни на какие соблазны мира, отобразился Христос.

Апостолы. Фрагмент фрески из нижнего храма Феодоровского собора. Архимандрит Зинон, 2013 г.

— Современные психофизиологи подтверждают суждение святителя Василия Великого о том, что зрение — самый чуткий, прямой проводник между внешним и внутренним человека…

— А вспомним слова Христа: «Светильник тела есть око» (Лк. 11.34). Скажем так, процентов 80 информации мы получаем через зрение. Образ того, на что мы смотрим, очень сильно влияет непосредственно на нашу душу, питает ее, вполне определенным образом. Если человек живет где-то в Бирюлево, в центре Петербурга или в Венеции, он, глядя из окна, насыщается очень разными образами, которые формируют его личность.
Век движущихся картинок

— Менялось ли восприятие образа у человека IV, VIII и XXI века? Ведь нас окружает в миллион раз больше самых разных картинок.

— На самом деле, в человеке по большей части остаются все те же страсти, все те же движущие силы истории — «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Ин. 2.16) — меняются декорации, а фундаментальные пороки и ценности все те же. Но все-таки некие изменения происходят. Например, сейчас из-за одного неверного нажатия кнопки могут страшные катастрофы произойти, касающиеся многих-многих людей, не одного-двух человек, например, пассажиров самолета или всех, кто рядом с атомной станцией живет. Даже непроизвольное, даже не по злому умыслу нажатие кнопки! Не говоря о том, если человек делает это со злым умыслом. Это то, чего не было раньше. То есть, ответственность за каждое движение безмерно возросла. Это касается не только сильных мира сего, а и самых простых людей, сидящих, к примеру, за рулем автомобиля. Но мы отвлеклись от нашей темы.

Благодаря разнообразной компьютерной и множительной технике, интернету мы можем теперь увидеть и услышать то, за чем раньше приходилось ездить за тридевять земель, чтобы что-то уникальное услышать, увидеть, всмотреться в архитектуру, настенные росписи, иконы, находящиеся в Греции, Италии, Болгарии. Пусть в виртуальном виде, но все-таки любой пользователь интернета имеет возможность увидеть все. Но проблема в том, что современному человеческому сознанию трудно осмыслить то, что перед ним открывается сейчас. Лавина информации, не только словесной, текстовой, но и зрительной, образной превосходит способности мышления большинства, способности к осмыслению, анализу и тем более какому-то творческому продолжению того, что видит человек.

Здесь, может быть, и такой печальный вывод можно сделать: медицина, при всех ее благих намерениях, целях и задачах, делает человечество, как биологический вид, слабее, а любая множительная техника, все системы тиражирования делают изобразительное или музыкальное искусство тоже слабее, потому что уходит уникальность как таковая. На место уникальности приходит растиражированное разными способами изображение, клонирование, печатание чего угодно. Это, конечно, к таким, ранее невиданным, явлениям относится, которые нужно очень взвешенно и осторожно соборным опытом осмысливать, чтобы понять, как на этот вызов ответить. Мне кажется, что это одна из основных проблем нашего века.

— Двадцать — двадцать пять лет назад вышла книжка архимандрита Зинона «Беседы с иконописцем», где есть его мысль о том, что в мире было сказано уже столько всего, что слово профанировано, пришло время образа. За эти два десятилетия на нас обрушилась лавина образов, буйство рекламы, которая просто заполонила все визуальное пространство, так что сейчас и сам образ подвергся профанации…

Можно ли говорить об изменении восприятия иконных образов? Православные храмы за эти двадцать лет тоже, в большинстве своем, наполнились многочисленными образами. Редко где встретишь интерьер церкви с белыми стенами…

— Белые стены лучше, чем плохая роспись! Чистота белого цвета символична, воздействует именно своей нетронутостью, целомудрием…

Может быть, в храме достаточно двух икон — Спасителя и Божьей Матери? Бога, ставшего человеком, и Той, Которая послужила этому Богоявлению, Которая воплотила в Самой Себе то, что принес на землю Христос. Все остальные иконные изображения — развитие этих двух образов. Да, в центре храма на аналое может лежать икона праздника, чтимого сегодня святого. Некий перебор, когда в храм входишь как в музей, существует, но это не сегодня началось. Когда в храме так много всего, святыня не перестает быть святыней, но меняется ее восприятие. Такое многообразие вряд ли более полезно, чем лаконизм, который побуждает к более строгому отношению и к образу, и к той реальности, которую он являет.

Интерьер нижнего храма Феодоровского собора в Санкт-Петербурге

— Каждое время рождало свои интерьеры и экстерьеры храмов, наполняло своим видением красоты. Например, в Успенском соборе Владимира мы видим фрагменты прекрасных фресок Рублева, и здесь же — иконостас Екатерининских времен со странными херувимами, изобилием золота… В современной эстетике прослеживается именно лаконизм, ушло время пышности, роскоши. Возможно ли соблюдение современного стиля в архитектуре и интерьерах новых, строящихся храмов?

— В идеале Церковь должна идти впереди, подавать пример остальной культуре, но это происходит далеко не всегда. И сейчас у многих стремление к пышности и гигантомании как к признаку лидерства заслоняет евангельскую простоту.

Обращая взгляд на историю искусства, мы видим очевидный факт, что всякого рода пышность, гигантомания, переизбыток золота и драгоценных камней всегда были свойственны периодам упадка, когда человеку было больше нечем выразить величие Божие. Ведь икона — это еще и образ величия Божиего. Когда у человека нет достойных художественных средств, он воздвигает гигантские статуи, золотом и драгоценными камнями покрывает огромные площади, а сейчас еще и разноцветными лампочками расцвечивает, — это, конечно, жалко и смешно. Вместо величия получается нечто противоположное, характерное для язычества.

Излишество во внешнем — признак ущербности духа. Лаконизм всегда выше, благороднее и совершеннее. Через аскетизм и лаконизм можно достичь больших результатов для души человеческой. Сегодня нам часто не хватает настоящей аскетики и настоящего лаконизма. Иногда мы едем за тридевять земель, забывая, что Матерь Божия всегда и везде видит и слышит. Каждая икона по-своему чудотворна. Вера наша в том, что и Господь, и Матерь Божия, и каждый из святых слышит наше обращение. Если мы искренни и обращаемся к ним с чистым сердцем, то мы всегда получаем и ответ. Иногда он бывает неожиданным, иногда нам бывает нелегко его принять, но этот ответ дается не только в Серпухове, не только в Иерусалиме, не только когда мы пройдем по Богородичной канавке в Дивеево.

Вера наша в том, что везде и всегда, и в космосе, и в подводной лодке слышит нас Господь. Обращаться к Богу можно и без икон, по слову Спасителя: «Наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу» (Ин. 4. 21). Но икона являет жизнь будущего века, являет жизнь в Духе Святом, жизнь во Христе, жизнь с Отцом Небесным. За это Церковь и почитает икону.

— На мой взгляд, интерьеры храмов, созданные архимандритом Зиноном, например, в нижнем храме Никольского собора Вене, в подмосковных храмах в Усово и Семхозе, в нижнем храме Феодоровского собора в Санкт-Петербурге, совершенно современные. В них сосредоточен культурный опыт многих веков, но при этом они лишены репринтности каких бы то ни было стилей. Это церковное пространство XXI века, где современный человек приходит ко Христу.

— В своей кропотливейшей учебе в течение многих десятилетий архимандрит Зинон воспринимал и изучал наследие древнерусской и византийской культур, а также — всех без исключения лучших шедевров мирового искусства. Но не для того, чтобы их вечно воспроизводить, копировать, хотя начинал он свою учебу именно через копирование, всматривание в лучшие образцы, другого пути и быть не может. Через восприятие лучших шедевров прошлого, через их постепенный синтез, в мучительных поисках он приходит вовсе не к эклектике, не к какому-то механическому соединению, а к синтезу всего лучшего, что было создано в прошлом. И на этом основании, на этом фундаменте он создает новые образы, открывающиеся современному человеку.

Таким был и Дионисий, таким был и Рублев, такими были мозаичисты Равенны. Сейчас, когда входишь в храмы Равенны, видна и свежесть восприятия Евангелия, и вечность того, что эти мозаики открывают. Эта свежесть бывает возможна именно тогда, когда человек с вечностью соединяется. Уверен, что никто из авторов этих мозаик не думал: «Дай-ка, я выражу себя каким-то современным образом!» Это дешевые идеи, которые, к сожалению, становятся все навязчивее, агрессивнее, стремятся прийти в иконописание из псевдоцерковного общества. Настоящий художник думает о вечном, но живет искренне в том мире, в той эпохе, в которую его Господь поселил, он не стремится оживить придуманный град Китеж, не пытается нарочито, искусственно создать что-то сверхоригинальное. Повторю, и Дионисий, который сейчас для нас кажется абсолютно традиционным, для своего времени был невиданным.

Святой апостол Павел. Мозаика базилики Сан Витале в Равенне. 546–548 г. Италия
Единство в многообразии

— В организации церковного пространства важную роль играет иконостас, который, очевидно, родился во времени. Когда-то Евхаристия совершалась просто за столом, потом Престол поставлялся в центре храмов, потом постепенно отодвигался в отдельное пространство, в алтарь, который совершенно загородил иконостас. Все это свидетельствует о некотором падении духовности со временем, о разделении на священное и профанное…

— Так ли это однозначно? Разве только от этих форм зависит святость? Я, например, слышал совершенно другие теории по поводу развития церковной культуры: в первые века христианства она было в зачаточном состоянии, потом развилась в Византии, а затем, к XV веку, и на Руси. Со временем все приходит к своим наиболее совершенным формам, а потом снова начинает падать, как по параболе.

Опять же, мы можем строить разные схемы, разные системы. Сейчас, прежде чем делать какие-то категоричные выводы, применять некие запретительные меры, давать указания, брать пример с какой-то определенной эпохи, с какой-то определенной школы, мне кажется, важно рассмотреть всю нашу культуру. И не просто рассмотреть, а освоить, сделать своей, полюбить. И только после можно для себя какие-то личные приоритеты расставить. А пока, действительно, пусть будут разные иконостасы, чтобы люди видели, что здесь не из-за чего воевать, что литургия совершается вне зависимости от высоты алтарной преграды.

Совершенно без иконостаса совершалась она, как мы знаем, в сталинских, гитлеровских лагерях. Просто на груди старшего из священников или архиереев расстилался антиминс, какой тут иконостас? И такие этапы в жизни Церкви, и более древние периоды не менее ценны, и об этом забывать нельзя. Главное, чтобы Евхаристия совершалась. Повторю, главное — не воевать из-за стилей, не считать этих своими, тех — чужими из-за того, что у него в храме «не такой» иконостас.

— В Великом каноне, который читается на Первой седмице Великого поста, есть такие строки: «Внешним прилежно благоукрашением единем попекохся, внутреннюю презрев Богообразную скинию»… В минувшие двадцать лет жизни Церкви нашей казалось, что в первую очередь надо срочно позаботиться о восстановлении и благоукрашении разрушенных и поруганных храмов. Сейчас, когда все до какой-то степени восстановлено, может, пришло время работы над «внутренней Богообразной скинией»?

— Преподобный Андрей Критский напоминает нам о том, что помнить о «внутренней Богообразной скинии» надо всегда, и тогда, когда все внешнее порушено, и мы стоим на пепелище, она тоже должна быть приоритетом. То, что читается каждым Великим постом, конечно, надо учиться к самим себе применять, а не считать лишь памятником церковной письменности, не воспринимать как просто красивые слова.

Слова канона Андрея Критского касаются, в первую очередь, нас, забывших эти приоритеты. Очень хорошо, что вы сами привели этот пример из богослужебного текста. Эти слова — не какие-то наши современные, чьи бы то ни было установки, а то, о чем Церковь постоянно напоминает именно в Первую седмицу Великого поста. Напоминает для того, чтобы торжествовало Православие. Здесь надо вспомнить, почему этот праздник совершается именно по окончании Первой седмицы Великого поста.

Православие может торжествовать не тогда, когда анафематствует тех, кто ошибается, тех, кто не знает Христа, а когда мы сами, в том числе благодаря Великом канону преподобного Андрея Критского, вспоминаем о той бездне, что отделяет нас от Бога. А, вспомнив, начинаем с Божией помощью преодолевать эту бездну, «реставрировать» в самих себе образ Божий. Тут надо спрашивать себя не о тех или иных стилях, а об образе Божьем, который должен отразиться внутри каждого из нас. Если эта работа происходит внутри сердца человеческого и потом тем или иным образом отражается: иконописцами — на досках, матерями и отцами — в воспитании своих детей, каждым — в его труде; если начинает проявляться преображение каждого отдельного человека, общества — тогда только торжествует Православие.

Только тогда становится понятно, как преображается эта «внутренняя скиния», как говорил Андрей Критский. Если есть эта работа хоть в каком-то маленьком стаде, ничем не знаменитом, ничем не отмеченном, если она происходит хоть в ком-то из нас, в ком-то из тех людей, кто наполняет храм, то живет и торжествует Православие! Потому что для Бога дорого даже возвращение одной заблудшей овцы (Мф 18. 12–13). Ведь это об этом — евангельский фрагмент, который читается в чине Торжества Православия.

Речь прежде всего о «едином на потребу», о той внутренней скинии, о нашей душе. Об этом — все Православие. Я благодарен за этот вопрос, он напрямую касается и культуры Церкви, ее догматики и одновременно аскетики: как мы воспринимаем веру и воплощаем ее в своей жизни. Что для нас таинство Евхаристии и вся богослужебная жизнь? Есть ли в центре нашей богослужебной жизни образ Божий? Есть ли в нашей жизни готовность к аскетике, к отказу от второстепенного ради главного?

Вопросы иконопочитания напрямую связаны и с догматикой, и с литургикой, и с аскетикой. Культура Церкви — это отражение и воплощение ее догматики, и выявление той аскетики, идеалы которой даны нам в примерах древних святых, а в реальности часто искаженно отражаются в нашем церковном обществе. По иконе можно судить и об аскетике церковного общества тоже. По тому, как икона пишется, какие иконы востребованы, какие требования нынешний народ Божий, нынешнее церковное общество предъявляет к иконе, можно судить и об аскетике сегодняшнего дня.

Я завершу тем, с чего мы начали нашу беседу: и сегодня в мире есть жажда иконы. Она живет и своим внутрицерковным литургическим смыслом, и своей неотмирной красотой несет миссию для мира. Несмотря на то, что перед человеком сегодня встает столько самых разнообразных зрительных образов — картинок, рекламы и прочего, несмотря на все проблемы в нынешнем иконописании, иконопочитании, несмотря на весь упавший художественный, богословский, духовный уровень, все равно человек ждет от Церкви и слова, и образа, являющего единение нас с вечностью. В этом долг иконописца перед нашим временем.

Беседовала Алиса Струкова

Назад к списку