Урок маленькой девочки

О вере, неверии, смысле поста и молитв рассуждает священник Константин Камышанов.

При советской власти, в семидесятых годах, за крещение можно было получить выговор или лишиться части зарплаты. Могли выгнать с работы или даже выдать «волчий билет» — это когда ни в одно приличное место не брали на работу.

Происходило это так. Ты крестился или венчался и должен был показать паспорт. Твои паспортные данные община сообщала государству. Священник не «стучал», как теперь думают и рассказывают басни. Священник был только наемником у общины. Сообщал приход, который являлся собственником храма. И дальше информация приходила по месту работы и к тебе принимались меры воздействия.

Но пожилые москвичи помнят, что в Москве было место, где при крещении не требовался паспорт. Это было Антиохийское подворье, расположенное в районе метро «Кировская». Оно принадлежало сирийской церкви, и де-юре, было заграницей в Москве. Именно туда я попал на крещение друга. Это была десятая неделя по Пятидесятнице и воспоминание исцеления бесноватого отрока:

От Матфея 17:14-21

Когда они пришли к народу, то подошел к Нему человек и, преклоняя пред Ним колени, сказал: Господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду, я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его.

Служил священник, похожий на грузина, с очень большими темными глазами. Он очень артистично вел службу. Видимо, у них так принято. И вот, дело дошло до проповеди.

Сириец вышел и вдруг очень тихо и вкрадчиво прошептал:

— Маловеры…

… И замолчал. Медленно заглядывая каждому из нас в лицо. Долго молчал и вдруг громовым голосом протрубил:

— Доколе я буду с вами!!! Маловеры!

Снова повисла долгая тишина и в ушах зазвенело. И теперь он устало, чуть не плача, опустив глаза вниз, подтвердил с сокрушением:

— Маловеры …

Я глянул на народ. Почти все тихо рыдали.

Я всегда, читая этот отрывок, думал о том, к кому обращается Христос, говоря: «Маловеры» к иудеям, апостолам, народу или бесам? Сирийский священник внес свою богословскую лепту. Бог обращается к нам….

То есть, предполагается, что сегодня мы — ученики Христа, Его апостолы, призванные своей жизнью свидетельствовать о Христе и творить Богову работу: исцелять, воскрешать, учить и пророчествовать. Если сегодня сказать об этом вслух, то примут либо за сошедшего с ума старчика или за неприличный поступок.

 

Однако всякий знает, что иногда твоя молитва бывает услышана и быстро. Иногда, по твоей просьбе, происходит маленькое для постороннего глаза, и огромное для тебя чудо. А иногда, кажется, что Бог не слышит и словно решил нам никогда не отвечать, уйдя в полную тишину. Тогда наступает уныние, кажется, что Бог разлюбил или забыл про Своего раба.

А уж про то, чтобы выступить с просьбой о чуде принародно и речи быть не могло. Страшно показаться дураком. Кажется наглостью тянуть Бога за «бороду», требуя чуда. В самом деле, ведь мы не уверены, угодно ли Ему это чудо. И главное, у нас нет с Ним доверительных отношений, чтобы просить Его отменить законы физики. Все это вместе взятое, называется маловерием.

Мы сами не очень ясно представляем, что такое чудо. Это наш каприз навязываемый Богу? Перекраивание природы мира по требованию? Сиюминутная польза, выпрошенная у Бога авансом? А может быть, просто фокус?

В то время как чудо — это просто реализация замысла Бога о мире, восстановление райской природы отношений между Богом, человеком и миром. Или кратковременное явление Рая на земле. Но отнюдь не фокусы или капризы. Для того чтобы вникать в этот замысел, человеку нужно быть близким Богу.

 

Близость к Отцу небесному достигается постом и молитвой. Будем внимательны, сегодня существуют два великих обмана внутренней жизни православных христиан, не только возводящих стену между Богом и человеком, но и являющихся средством спрятаться от Него. Эти два обмана — ложное представление о посте и молитве.

Когда на исповеди говорят, что нарушил пост, то в ста процентах случаев имеется в виду гастрономический аспект поста. Словно Богу нужен наш голод или, словно, Бог считает голод наилучшим способом воспитания. Голод и молитва — это как вилка и ложка при еде. А пища или суть поста в очищении и приближении к Богу.

Человек во время поста говорит сам себе: «Раз я собрался в Рай, то надо потренироваться побыть ангелом или райским жителем. Жил зверем, дай, хоть малость, поживу человеком. Весь год не могу выдержать быть светлым и легким, но сорок дней вполне посильно. И чтобы не отяжелеть душе, не буду объедаться сверх меры, потому что обжорство бросает в мутный сон. Или не буду опиваться, потому что вино приводит к греху. Не буду время тратить на кино, а потрачу на любовь к ближним. Вместо кино пойду к другу в больницу, поработаю волонтером и вообще поучусь, как Христос, нести крест любви»

Богу не нужна колбаса и молоко, Ему нужны мы, чистые и светлые люди. Колбаса — это не сатанинский магнит порока и в молоке не гнездятся страсти, они живут в нашем сердце. Вот для очистки сердца и существует пост.

И теперь, когда человек очистился, он может говорить с Богом. Православие — не жреческая религия, где с Богом беседует посвященный медиум, а прихожане-профаны внимают гласу пророка.
Хотя у нас часто и охотно примеряют на себя выгодную роль жрецов. И конечно, эти сектантские пустосвяты ревнуют о том, чтобы профаны не смели сами контактировать с божеством. Личная жизнь с Богом жестко пресекается ими и преследуется.

Но вся наша культура церкви, наоборот, учит человека общаться с Богом, в том числе и самостоятельно. Причем это общение должно происходить не только во время службы, но в каждую минуту жизни, так, чтобы каждое дыхание да хвалило Господа.

Молитва — это не чтение. Молитва — это не акафисты, правила и последования. Вечернее и утреннее правило — это не арендная плата за здоровье, имение или жизнь. Они как вилка и ложка.

Молитва — это прямой диалог с Богом. Ему учат такие великие книги как Псалтырь. В Молитвослове всего за одной небольшой молитвой может стоять вся драма и весь опыт целой жизни великого подвижника веры. И мы, пропуская свой ум и душу через эти диалоги святых, сами начинаем входить в суть диалога.

Это как младший ребенок смотрит, как отец со страшим братом строят дом, или чинят автомобиль и сам потихоньку вникает в заботу отца.

В молитве мы не только говорим Богу о себе, но и слушаем Его голос в себе. Это не то же самое, что читать долго и нудно. Молитва — это меньше всего буквы и книжки.

Но и от себя молиться никто не запрещает. Ведь нельзя любимой все время читать отрывки из «Евгения Онегина». Надо когда-то изъясниться и своими словами:

— Господи, я люблю Тебя!

— «Ангел мой, будь со мной» — так, например, молилась при мне маленькая девочка из рязанской деревни.

Слова Христа: «Род сей побеждается постом и молитвой» означает не то, что мы должны врезать побольней по свиному рылу сатаны или попытаться казнить его бессмертное естество, а в том, чтобы вернулись в объятия Бога. Придя к Нему, мы становимся недосягаемы для бесов. В этом суть победы.

А когда наша вера, рожденная из очищения и собеседования с Небесным Отцом, откроет нам смысл проекта «Рай» и «Человек», то мы, как взрослые сыновья, уже сами можем попробовать что-то сделать из Божией работы, например, исцелить, потому что любить, значит, действовать.

И опять же, смысл Божией работы состоит в реставрации Рая, а не в собственно исцелении. В этом новый обман, что Церковь должна стать инструментом всеобщего здоровья и сытости.

Боль, болезнь и смерть являются следствием нашего суммарного греха, наполняющего море всемирного греха и травмирующего землю. От этого мирового зла страдают в первую очередь самые не защищенные: малые, старые, нежные, тонкие, нервные, несдержанные, глупые, порочные, слабые.

Устранить все больницы означает устранить всемирный грех, что, в принципе, невозможно в этом мире. А без этого, просто так по молитве закрыть поликлиники — это глупость. И просто так исцелить больного, без понимания замысла Бога об этом человеке, без видения его души и скрытых возможностей — безрассудство

За что болеют люди, ведает один только Бог. Но часто мы видим, что Он связал грешника путами болезни как смирительной рубахой. И кто мы такие, чтобы выпускать буйных больных на волю? Понесем ли мы за это ответственность за то, что натворит, за те слезы, которые он прольет из глаз окружающих его людей?

Все это дается разумом, который рождается от любви и близости к Богу. А без этого мы как толпа детей, забежавших в оркестр. Они схватили инструменты и бьют по струнам, воображая себя музыкантами. Может быть, если ребенок случайно зажмет одну нижнюю струну и ударит по ней, то вырвется верный звук, а так все глупость и бестолковка. Так и наша жизнь часто похожа на бренчание на небесной гитаре без ума и смысла.

То, что происходит именно так, мы можем видеть на примере жизни святых, из того каким способом они вошли в работу и радость Бога. Например, из жития нашей рязанской святой Матроны Анемнясевской.

 

Жила-была простая крестьянская девочка. Семья была нищая. Отец пил и был чрезвычайно груб. Мать не любила. И все били эту невинную малышку. Били смертным боем.
Сначала искалечили. Потом мать ударила так, что упав, и ударившись головой, Матрена ослепла. Ее засунули на печку, с глаз долой, и часто забывали покормить целыми днями.

Что она там думала и сколько плакала, один Бог знает. Но одному мужику из их села пришла в голову мысль: раз Матреша до сих пор жива и до сих пор никто не слышал от нее жалоб, то, может быть, она нашла Бога и утешается Его слезами и милостью.

Однажды он надорвал спину. А без работы и мужику, и его семье — смерть. Он с сокрушенным сердцем пришел в маленькой девочке и попросил ее молитв:

— Матреша, — сказал он, — вот уж как ты лежишь несколько лет, ты, небось, Богу-то угодна. У меня спина болит, и я пилить не могу. Потрогай-ка спину, может быть и пройдет от тебя. Чего мне делать, лечился — доктора не помогают.

Матреша исполнила его просьбу — боли в спине, действительно, прекратились, и он встал на работу.

Благодать на благодать, искусство молитвы далось и ей. Матрона научилась молиться и словами святых и знала те же самые акафисты и многочисленные молитвы, которые нам читать часто нудно и скучно. И они ей сослужили большую пользу, как школьнику институт.

И Бог дал этой девочке то, что не смогли взять в тот момент апостолы — веру, способную творить чудеса. Мужик стал полностью здоров.

На ее примере мы видим, что вера, молитвы, пост имеют одну единственную цель — сделать человека ближе к небу. А еще научить человека не просто быть рядом с Творцом, но уметь беседовать с Ним, и, главное, войти в его заботу и радость.

И наконец, вспомним еще одного персонажа этой истории, оставшегося в тени — отца больного мальчика, принявшего участие в исцеление несколько необычным способом:

И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию.

Нам, ученикам Христа, предлагается увеличить веру постом и молитвой. Маленькая рязанская девочка нашла веру в смирении и незлобивости, а отцу бесноватого отрока был сделан подарок.

Я бы тоже хотел вот так воскликнуть:

— Господи, помоги моему неверию!

Говорю и ничего не происходит. Почему? Потому что вера обретается соединением трех составляющих частей. Собственные усилия в поиске веры по любви, как у Его учеников. Вера, рожденная из надежды, как у Матрены. И, наконец, встречное движение Бога навстречу человеку, по вере человека, приведшей его пред лице Бога, завершает процесс. Все три составляющих наглядно являются в единстве и взаимообусловленности. Вера питает надежду и любовь. Надежда и любовь — рождает веру.

Пусковым крючком к исцелению, стали летучие слова отца больного мальчика.

-Верую, Господи, помоги моему неверию!

Прошло две тысячи лет, а сердце вздрагивает, словно они сказаны сейчас нам на ухо. Ведь, сколько-нибудь я и верю. Знаю, Ты слышишь меня:

— Господи, и моему неверию!

Пусть это не кажется трудным. Вера не утяжеляет жизнь, прямо наоборот: человеку веровать так же легко, как Богу легко исцелять.

Назад к списку