Государственная Дума приняла в первом чтении закон об оскорблении чувств верующих. Комментирует протодиакон Андрей Кураев. 

Фото Юлии Маковейчук

Принимается не новый закон, а единый законодательный акт, который одновременно вносит правку в несколько кодексов и законов. Поэтому здесь нет никаких препятствий к тому, чтобы и какие-то другие законы, касающиеся подобного же рода преступлений, претерпели некоторые изменения.

Хотелось бы, чтобы эта новелла была расширена и касалась бы не только чисто религиозных, но и национальных, гражданских святынь — таких, как, например, памятники воинам Великой Отечественной войны.

Было бы хорошо, чтобы Дума, принимая эти поправки, предварила их текст преамбулой с декларацией, поясняющей, что законодатель, определяя данные нормы, не намеревается вывести религиозную жизнь из области критики, полемики и дискуссии. Поправки вообще не запрещают ни критику, ни дискуссию. Речь идет только и именно о сознательном желании унизить святыню значимой группы людей. Если бы Дума сама дала пример такого внятного разведения критики, полемики и оскорблений, многие опасения критиков законопроекта были бы сняты.

Впрочем, главная проблема этой новеллы — в ее вкусовщине. Речь идет об оскорблении, а понятие «оскорбление» имеет в Уголовном кодексе вполне ясное определение: оскорбление — умышленное унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. А вот что значит «неприличное» — не оговорено.

В православной литературе неприличным порой называется то, что в современной мысли и языке входит в понятие нормы. Например, св. Афанасий Великий пишет – «неприлично было, чтобы однажды сотворенные разумные существа погибли и обратились в небытие» (Слово о воплощении). Недавно мы видели неожиданную реанимацию правил Трулльского собора в современном светском суде. Не получится ли теперь, что все то, что церковные писатели былых веков назвали неприличным, автоматически станет таковым для российских судов?

Так кто будет определять границы неприличия, если законодатель от этого сам уклонился?

Сузить новизну законопроекта я бы предложил за счет слова «чувства». Чувство — это реалия неизмеримая, сугубо приватная и никем не проверяемая. Сколько безнадежных скандалов даже в семейных парах связано с этим: «Ты точно меня любишь? Я чувствую, что твои чувства ко мне охладели!»…

Если я пришел к судье и прокурору и заявил, что мое чувство оскорблено — кто вместо меня это может проверить? Никакая экспертиза не может аннулировать мои чувства. Какие эксперты? У меня тонкая индивидуальная душевная организация, и вообще, вам, атеистам, нас, мусульман не понять, а вот именно это меня оскорбляет!

Открывается огромная возможность для взаимных жалоб и согласия или несогласия с ними суда. Или суды станут заложниками жалобщиков и будут обязаны автоматически штамповать заключения и штрафы по любому заявлению об оскорблении чувств (ибо проверить это никак нельзя ), или возникает основание для полного волюнтаризма — и соответственно, судьи будут действовать исходя из некой политики или личных симпатий и антипатий: вот это суд признает оскорблением, а здесь скажет — «утритесь!».

Суду предлагается покопаться в двух душах: он должен установить, есть ли реальная возмущенно-оскорбленность в сердце и чувствах истца. Но кроме того, суд должен установить, есть ли тайный и преступный умысел в сокровенных глубинах и замысле ответчика. И если истцу суд верит на слово («он говорит, что оскорблен, значит оскорблен»), то и ответчику суд должен тоже поверить на слово («я никого не хотел оскорблять!»). В итоге неизбежная боевая и времязатратная ничья.

Поэтому я выступаю за то, чтобы упоминание о чувствах вообще было убрано, а осталось нечто вполне очевидное: храмы, святыни, фундаментальные комплексы идей. Критика, философская дискуссия, карикатура, юмор и сатира должны остаться в легальном поле. Ну как мы будем запрещать другим рассказывать анекдоты про попов, когда сами с удовольствием их рассказываем в своей среде? Самые ехидные анекдоты о католичестве я слышал из уст католических священников, а самые едкие антисемитские анекдоты рассказывают сами евреи. В православной среде тоже есть свой внутриконфессиональный корпоративный юмор, полузакрытого характера.

Судебную перспективу имеют лишь редкие случае публичной демонстрации ненависти и мотивов.

Есть случаи, когда человек откровенно говорит: «Я хочу выразить свое мерзкое чувство к той или иной религиозной группе». Так на этой неделе сделали Александр Никонов и Аркадий Бабченко. Никонов с помощью фотошопа пририсовал к иконному лику Спасителя то свое место, которое обычно людям в лицо не тычут. А Бабченко публично в своем фейсбуке заявил, что он намерен придать вращательное движение всем царям, законам и попам, причем осью вращения будет опять же его причинное место (это в переводе на цензурный язык). Фемен всем тычут своими молочными железами, а у этих воинствующих атеистов мыслительные процессы и аргументы на еще более низком уровне.

Правда, здесь уже возникает вопрос психиатрической экспертизы: вменяемы эти люди или тяжело контужены.

Беседовала Мария Сеньчукова